Аркхимир [СИ] - Никита Бураковский

с ослиным упрямством пытался выдуть из Укли хоть один приличный звук. И каждый раз терпел неудачу. Даже Руфус - а здоровяк обладал буквально стальными нервами - не выдерживал моих тренировок! День спасения Эрнэлио он прозвал "Черным Днем" и каждый раз как я брал в руки флейту - старался отдалиться от меня на максимальное расстояние. Когда позже к нам присоединились Мелиор и Малиша, я надеялся, что хотя бы один из них поймет и проникнется моим увлечением. Но и тут меня ждало разочарование.

   Да - в нелегком деле покорения музыкальных высот мне суждено было остаться в гордом одиночестве, без участия, понимания и поддержки... Впрочем, ничто не могло сломить моей железной воли и я свято продолжал чтить время своих тренировок! А то, что в эти часы всех друзей словно ветром сдувало... Ну что же?! У каждого человека есть свои маленькие причуды, и в этом я не был исключением!

   И вот мы уже приближались к деревне. Крестьяне возились в грязи, готовясь к короткой в этой части Империи зиме, посылаемой нам по воле Светлых Богов. Земля должна была отдохнуть, прежде чем вновь начать плодоносить. Постепенно я стал замечать знакомые пейзажи, хотя за три года они довольно сильно изменились в худшую сторону: пустые поля, с которых в это время года уже собрали урожай, небольшие леса - мокрая листва стыдливо прикрывала обнаженные стволы, устроившиеся на небольших холмах изрядно покосившиеся и жмущиеся друг к другу почерневшие домики.

   Подняв глаза немного выше, я окинул взглядом замок Оригон. С мрачной гордостью он возвышался над всей деревней на высокой, омываемой снизу рекой скале. Наряду с видимой прочностью и массивностью этот возведенный из темного камня бастион не был лишен стройности и изящества - их придавали тонкие остроконечные башни. Но развивающиеся на ветру черные с красным знамена, которые красовались сейчас на шпилях, делали Оригон еще более мрачным. Помню, в детских фантазиях я часто рисовал себя хозяином этого замка - сильным и влиятельным лидером клана, всеми уважаемым и окруженным верными доблестными соратниками. Интересно, кто владеет им теперь?

   Из задумчивости меня вывел грубый окрик. Только теперь я заметил, что въезд в деревню нам преграждают люди в гвардейской форме. Один из них (судя по знакам различия - капитан) очень важно и неторопливо вышел вперед. Мне сразу не понравилось его широкое, со сливовым носом, заплывшее жиром лицо. Маленькие, горящие злобой и алчностью поросячьи глазки нагло осматривали нас с головы до ног.

   - Хто таковы и куды собралися? - не представившись, спросил он визгливым голосом. И тут же, не дав ответить, добавил: - Почему при оружии? Извольте грамоты пожаловать!

   Малиша - воительница никогда не отличалась сдержанностью, особенно если считала, что с ее персоной обходятся недостаточно учтиво - уже набрала в легкие побольше воздуха с явным намерением высказаться по поводу такого к нам обращения. Я мысленно улыбнулся, представив, какой поток язвительных колкостей сейчас бы вылился на голову этого хамоватого жирдяя, но быстрым знаком остановил ее. Нельзя было доставлять дяде никаких проблем с местными властями. Девушка яростно фыркнула и отвернулась, а я как можно более учтивым тоном обратился к бравому представителю закона.

   - Меня зовут Никк. Я племянник эруса Фабера и вырос в этой деревне. Три года назад, сразу после того как получил статус акзилира, - продолжил я, протягивая капитану соответствующие бумаги, - мне вздумалось покинуть эти края. А теперь, проезжая мимо вместе с друзьями - тоже дворянами - захотелось заехать сюда, чтобы навестить дорогого дядю! - я осклабился, изображая на лице что-то вроде радушной улыбки.

   - К Фаберу, значить... Племянничек... - пробегая по документам прищуренными глазками, неодобрительно хмыкнул гвардеец и, не найдя ничего, к чему можно было придраться, протянул бумаги обратно.

   Однако когда я наклонился чтобы их забрать он и не подумал отпускать грамоты. Обдавая меня зловонным дыханием, капитан процедил сквозь зубы: - Ваш ненаглядный дядечка, загрызи его огр, итак за последнее время себя изрядно, этоть, как ево, скомпроместировал! - толстяк весомо повел бровями, видимо, желая произвести впечатление эдаким заумным словцом, - и если бы не моеное великодушие - давно бы уже гнил в каземате. Послушайтесь меня, не делайте его положению еще хужее и лучше уматывайте отседова подальше! - на этом месте я услышал как Малиша скрипнула зубами, хотя, возможно, мне это лишь показалось. - Не испытуйте Богов! - с этими словами чрезвычайно довольный своим монологом жирдяй, наконец, отпустил документы и гордо подбоченился.

   Удивляясь самообладанию Малишы и стремясь быстрее закончить эту сцену, я как ни в чем не бывало убрал бумаги за пазуху. А затем со словами: - "Спасибо, мы обязательно обсудим ваш ценный совет!", - тронул коня. Если честно, то я бы с удовольствием продолжил этот восхитительный фарс, но решил не гневить богов, так как чувствовал, что наша прекрасная воительница находится на пределе и вот-вот сорвется.

   Мои спутники молча тронулись следом. Капитан презрительно хрюкнул и демонстративно сплюнул на землю. От меня не ускользнула затаившаяся злоба в его взгляде - он явно был недоволен тем, что ему не удалось вывести меня из себя. Я понял, что этот капитан гораздо опаснее, чем мне сначала показалось, а его игра в деревенского простачка - лишь искусная маскировка. С такими следует держать ухо востро.

   Широкая, вымощенная камнем главная улица, по которой мы неторопливо ехали, несмотря на самый разгар дня, была на удивление безлюдной. Двери в липнущих друг к другу небольших домиках были закрыты, а окна плотно зашторены. В воздухе стояла какая-то тягостная, тревожная тишина. Когда мы оказались вне досягаемости слуха гвардейцев, Малиша наконец дала себе волю: - Что с тобой, Никк?! - яростно зашипела она. - Почему ты позволил этой свинье вытирать о нас ноги?!

   - А ты не заметила, что он с самого начала явно пытался нас, этоть, как ево, скомпроместировать?! - проговорил я, стараясь подражать визгливому голосу капитана. - Первым, чему научил меня дядя Фабер - не поддаваться на провокации, - продолжил я уже серьезно. - Ничто не может уязвить провокатора больше, чем игнорирование. Поверь, я бы с превеликим